Счастье привалило

  Первый час ночи. Звонок. Тщедушный Алик, из последних силушек цепляясь за дверной косяк, тычет в грустное моё лицо несвежей розой... "Ля-я-лич-к-к-а... С восьмм... мрта тебя!" Боже, как я устала!
  За шкирятник впихиваю голубя сизокрылого внутрь. Пока запираю дверь, голубь опаньки - уже на полу сидит, к стеночке привались... Надо иметь курьи мозги, чтобы пилить пьяного в хлам мужика. Но у меня действительно курьи мозги " и я пилю. Пинками-тычками /только бы дочку не разбудить!/ заталкиваю друга милого на кухню. Придушенно матюгаюсь, что-то неладно с моей лексикой в последнее время, ой что-то нехорошо мне с нею...
  Не знаю, когда он в последний раз принял на грудь, заложил за воротник, дерябнул и пригубил, но взор его явно крепчает в цели. Даже курьих мозгов довольно: пилить трезвеющего много слаще, чем наоборот! "Что, - говорю, -не стыдно?"
  Этот гад отлично знает, что я на дух не переношу придурков, которые пить не умеют. Это мягко сказано -я просто в ярость западаю! Мне плевать, где он пил, сколько и с кем - я не желаю наблюдать результат и отстирывать последствия. Даже слоганчик придумала соответствующий: "Где пьём - там и блюём!" Мутирующее потомство спившихся предков меня поймёт. Под корешок этой пакостью надышались.
  "Стыдно, - отвечает малогабаритное чудовище, - но щас ты меня простишь, поймешь и это... и обрадуисся..." У меня шары на лоб: чему же это я обрадуюсь? "Ляличка... ик! Я пришел к тебе навсегда!" ТО ЕСТЬ КАК ЭТО НАВСЕГДА? "А вот так! Я от жены ушел /гордый взгляд дебильного колобка/... значит к тебе ушел я... С тобой значит жить..." Черт, черт, черт! Я хохочу как умалишенная, вот так: ХА-ХА-ХА!!! ХИ-ХИ-ХИ!!! Хо-хо-хо...
  Отсмеявшись, устало никну... Сердце покрывается ледяной коркой. Мозги яснеют и яснеют. Тянет поизголяться -оправдываюсь тем, что могла бы и пришибить, но доброта моя бесконечна... "Алик, родной, а как же твои детки?" Пронзенный моим гуманизмом гордый орёл лепечет: "Я их буду навещать... Я им буду помогать... Дети не должны страдать!" Черт! Я тронута до глубины души /видишь,романтичный ты мой, как я тронута? Видит./ Нет, я сейчас заплачу: вот она весна пришла как паранойя! "А где мы будем жить, золотко моё?" "Как где? Я у тебя буду жить - ты разве не рада?" Спокойно, Ларка /это я себя уговариваю/, спокойно...
  Я снимаю комнату в мастерской у знакомого художника. С первенького дня и вот уже несколько месяцев у нас с Витюшей /художником этим/ хрупкий половой нейтралитет. Ёлочный стеклянный шарик. За комнату с крысами Витек берет с меня сущие пустяки. Само собою, съезжать с практически халявных площадей мне неохота - и я кручусь как уж на сковородке, корча из себя боевого товарища и гася время от времени нетверезые всполохи Витьковой сексуальности... Нафиг мне не надой, когда абсолютно не хочется. Алика Витек сразу терпеть невзмог - и меня это устраивает вполне. На выходные я отвожу детку к матери, а Витек по субботам--воскресеньям торчит у своих родителей в пригороде. Я наслаждаюсь одиночеством и умеренным развратом. Умеренный разврат - это Алик, Секс-гигант уездного масштаба. Сантехник по призванию и музыкант по стечению тяжелых обстоятельств. Подкаблучник. Жертва гипертрофированного материнского инстинкта. Итак...
  "Понимаешь, золотко, я тебя очень люблю /скупая слеза... нет, лучше две слезы - в самый раз/, но я не могу, не могу! Алик /тяжкий вздох/, нельзя строить счастье на чужом несчастье! Твои дети! О нет! Я тоже мать - знаю, каково одной растить ребенка! А у тебя двое... Нет, нет! Я не могу отнимать у детишек отца - у меня еще есть совесть! /совести кот наплакал, но об этом голубю сизокрылому знать ни к чему/. Но спасибо, родной, спасибо за порыв души! /сейчас заплачу.../ Мы никогда, никогда! И не родятся наши дети, и не подарят нам цветы /нежно уступаю бедолаге свой носовой платок/... Утром приедет Витек, так что до открытия метро здеся на кухоньке пересиди - и домой, солнышко ты мое, к детушкам, крепкий ты мой как скала..."
  Оставив Алика в столь необходимом для творческой личности одиночестве, вхожу в комнату. На нежном лице спящей девочки желтый поцелуй настольной лампы... Лет через десять девочка начнёт дерзить. Молодая особь женска пола начнёт состязаться с особью немолодой на предмет крутизны. Я всё чаще буду уходить из дома, придумывая несуществующие дела. Право, мне легче болтаться полдня на морозе, чем собачиться с собственной деткой... С несобственной, впрочем, тоже. Но всё это будет еще очень и очень нескоро... С кухни доносится храп с коленцами /бывают и в старых домах слишком тонкие стены/. Я сажусь за работу... С мелким развратом пора завязывать. Что-то не так с оздоровительными мероприятиями - чем больше лечишься, тем больше болеешь. Над нейтральной полосой между мною и учебником физиологии клубится ядовитый туман.