ПСАЛОМЩИК.

  Зимой 97-го какой-то психопат чуть не каждую ночь прямо под моими окнами распевал псалмы. Не примитивные речевки в духе американских проповедников, нет - т е  с а м ы е псалмы. От которых мурашки по спине, когда в нужном месте и в нужный час.
Дом, где мы жили тогда, числился по Кузнечному переулку. Но мои окна выходили во дворик дома на Коломенской. Сейчас безымянному псаломщику пришлось бы поискать себе другой храм - поселившийся рядом гей-клуб загородил арку двора решеткой при запоре. В 97-м всего этого не было.
Такой и запомнилась эта зима: синеватый снег, черный столб старого тополя, привалившийся к нему человек, которого скорее по голосу вычисляешь, чем видишь. У него абсолютно отсутствовал музыкальный слух. Мою чуткую глотку аж саднило - так несуразно он пел. И все-же это было пение. Какая-то баба орала из окна, чтобы он убирался, рвань, дрянь, пьянь, сейчас милицию вызову, заткнись, придурок... Придурок не реагировал. Он изнемог, враги окружили его со всех сторон, близкие предали и захлопнули перед ним двери своих домов, сердце его - бездонная рана. Но велик мой Господь, и не поколебалась вера моя, и как огонь в темной пещере светильник силы Его, и никому не отнять слезы мои - воду упования моего на Господа моего...
Голос угасал понемногу. Обещаемая милиция почему-то не являлась. Упакованная в несколько свитеров /в заброшенной квартире,где мы жили, еще работали две батареи, но холод был ужасный/ я сидела у окна, жадно пялясь в черноту. Так хотелось разглядеть лицо этого неуемного типа - и не удавалось...
Где-то к четырем утра страшные слова превращались в нечленораздельное мычание. И оно тоненько сходило на нет. Я забиралась в кровать, нагретую детьми, и засыпала так нежно, сладко-пресладко...
К весне псаломщик пропал. Друзья подарили нам электробатарею. Жизнь была мучительно хороша.